ИЗ КНИГИ ЯНА ГИБСОНА "ГРАНАДА 1936 г. УБИЙСТВО ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКИ"

Мне позвонили числа пятого, кажется так, точно не помню, позвонили, по-моему, пятого августа по теле-фону; это был Федерико. Он сказал, что очень обеспокоен и чтобы я приехал к ним домой. Я отправился вместе с моим братом Херардо. Да, со мной поехал Херардо, не помню, вроде бы он; в общем, мы приехали, и Федерико мне все рассказал: к ним уже приходили дважды, то есть к ним в усадьбу уже два раза являлись люди, которые ему угрожали, даже били, перерыли все бумаги, всячески его оскорбляли.
Тут надо было что-то придумывать; но никогда и ни-кто из нас не мог вообразить, что его убьют; не то мы бы предприняли что-нибудь, иначе, решили бы, как поступить, в общем, мы не предполагали, не верили, ни я, ни моя семья, а я меньше всех, да и вы бы, наверное, тоже не поверили бы, что его могут убить. Мы хотели только оградить Федерико от издевательств и оскорблений - таково было наше желание, это главное, что нам пришло в голову. Тогда семья собралась (об этом уже не раз писали), чтобы решить, что делать... Кажется, я теперь единственный, да, единственный свидетель этого семейного совета. Кончита умерла, умерли родители, а Федерико погиб. Остались только семейные предания, основанные на том, что рассказала в свое время Кончита.
В тот день многое говорилось, обсуждали разные возможности, как поступить Федерико; я сказал, что я в полном его распоряжении и готов согласиться с любым решением, которое они сочтут подходящим. Обсуждали разные предложения, в том числе и такое: не переправить ли Федерико в красную зону. Мне было довольно легко это сделать, я уже так делал и раньше; да, знаете ли, в пределах моих возможностей, хотя в общем-то, ничего особенного я не мог, так как в Гранаде меня уже забыли,- да, в пределах моих возможностей кое-что все же удавалось, и некоторым людям я сумел помочь...
Предложили три варианта, каждый из которых от клонялся по разным причинам. Первый - переправить Федерико в красную зону; я мог бы легко, действительно легко это сделать. Других ведь удавалось переправить да и оттуда я многих в Гранаду привозил, не так уж все сложно. Второй - спрятать его у дона Мануэля де Фальи, но эта идея отпала сразу: у Федерико были с ним какие-то споры на литературной почве, и ему ка-залось неудобным беспокоить дона Мануэля, поэтому он решил пойти ко мне домой.
Так и сделали. В тот же день, в тот самый день Фе-дерико пришел ко мне и пробыл дней восемь.
Сегодня из пяти братьев Росалес (...) жив только Луис. Нам повезло и в том, что удалось записать крайне важное свидетельство сестры Луиса, Эсперансы, с которой Лорка больше всего общался в последние дни своей жизни.
Луис и Эсперанса Росалес подробно описали нам дом на улице Ангуло, номер 1, последнее убежище затравленного поэта. Дом теперь не принадлежит семье и после войны подвергался многим перестройкам.
В 1936 году это был большой трехэтажный дом типично гранадского стиля. Нижний этаж - очень просторный, патио окружен изящными колоннами, в середине его - фонтан; широкая мраморная лестница вела на второй этаж, где было много комнат, в них размещалась семья в жаркие летние дни; были еще комнаты для прислуги и библиотека Луиса.
Третий этаж дома, где жила Луиса Камачо (тетя Луиса, сестра сеньоры Росалес) и где поселился Федерико, был совершенно отделен от остальной части дома. Вот что говорит Луис Росалес.

Второй и третий этажи совсем не сообщались: каждый выстроен с отдельным входом. На третий этаж вела особая боковая лестница, так что комната, в которой жил Федерико, была изолирована от остальной части дома. Правда, изнутри дома на третий этаж вела лест-ница, но дверь отпиралась только с нашей стороны. Третий этаж представлял собой как бы отдельную квартиру со своим входом и выходом. Туда можно было по-пасть прямо с улицы, так что Федерико жил совершенно особняком. (...)
Когда Федерико появился в доме семьи Росалес, он был напуган и очень нервничал, но постепенно, как рассказала нам Эсперанса Росалес, пришел в себя и успокоился. Три женщины в доме (донья Эсперанса Камачо, ее дочь, которую звали так же, и Луиса Камачо) обожали Федерико, понимали его страх и всячески старались развлечь. Так же вели себя по отношению к нему две служанки семьи Росалес - старушка-кухарка и кривая, угрюмая девочка по имени Василиса. Когда над Гранадой появлялись республиканские самолеты, Федерико и женщины прятались на первом этаже, в гостиной, где в больших кувшинах хранилась вода. Федерико окрестил эту гостиную "бомбарий" и шутил, заверяя женщин, что ни одна бомба не может упасть на такой гостеприимный дом.
Надо сказать, что в те времена мужчины, обитатели дома, почти постоянно отсутствовали. У Мигеля и Хосе - женатых - были свои дома, и даже до мятежа они редко появлялись на улице Ангуло. Херардо, Луис и Антонио "теоретически" жили в отчем доме, но в первые недели войны лишь изредка забегали к родителям, только чтобы отоспаться. Луис рассказал нам, что за первые две недели мятежа он ни разу не побывал дома. Что касается отца, дона Ми-геля Росалеса, то дважды в день, утром и днем, он уходил в магазин.
Естественно поэтому Федерико мало виделся с мужской половиной семьи. Время было неспокойное, шла война, повсюду ца-рили неуверенность и неразбериха, и братья не могли часто видеться с поэтом. Наивно думать (...) будто Федерико "обедал в кругу семьи", словно в те дни в Гранаде не происходило ничего особенного. Вот что рассказывает Луис Росалес.

На третьем этаже жил только он, тетя Луиса, и часто там бывала моя сестра Эсперанса. Ел он там же и ни-когда не спускался к нам на второй этаж, в нашу часть Дома. Третий этаж ведь был полностью изолирован. Федерико никогда не видел вооруженных людей, никогда. Неверно, что он обедал с нами. Нас просто ни-когда не бывало дома. Не такие времена, чтобы сидеть Дома и играть в шахматы! Не обедал он и с моим отцом: ну, может, как-то раз и пообедал, так как отец очень был Расположен к нему или по какой-то другой причине, но в те дни отец тоже редко оставался дома. Федерико все это о время жил наверху.
Если Луис приходил домой, как правило поздно вечером, он тотчас поднимался наверх к своему другу.
Дома я появлялся поздно. И первым делом шел на-верх поговорить с Федерико. Но когда при этом не было ни одного из моих братьев: ни Пепе, ни Херардо не приходили. Мы много толковали с Федерико наедине. Если бы он захотел увидеть кого-либо из моих братьев, они наверняка бы пришли. Позови он Пепе, тот конечно бы пришел с ним поболтать, это точно. Но я хочу добавить, что обычно Федерико ни с кем не виделся - ни с кем, кроме моей сестры Эсперансы и меня; он никого не ви-дел. Я снова повторяю, что второй и третий этажи были отделены друг от друга, и когда в дом к нам приходили такие люди, как Сесилио Сирре и Хосе Диас Пла, Федерико даже не знал об этом.
Он тогда думал написать (и возможно, что-то на-писал, хотя мне это представляется маловероятным) "Сад сонетов" - так он называл книгу, которую вына-шивал. Если Федерико и работал,- но мне не верится, -то именно над этой книгой. У него была еще и другая мечта: сочинить нечто вроде "Потерянного рая", боль-шую эпическую поэму под заглавием "Адам". В послед-ние годы он постоянно говорил мне, что хочет написать такую поэму. Во всяком случае, последние два года он часто повторял:
- Нет, нет, моим главным произведением станет "Адам".
Здесь следует упомянуть историю с пресловутым фалангистским гимном, который якобы Лорка сочинил в доме семьи Росалес -гимном, о котором столько трубили пропагандисты Франко. Луис Росалес опроверг это еще в 1966 году и по сей день отрицает, что подобное сочинение когда-либо существовало; мы полностью доверяем его словам. Федерико хотел вместе со мной написать песнь в память всех павших в Испании, а не только фалангистов или жителей Гранады. О фалангистском гимне речь не заходила. Я никогда, никогда не говорил этого. И если кто-то ссылается на мои слова, то либо потому, что плохо меня понял, либо намеренно исказил смысл мною сказанного.