ИЗ
КНИГИ ЯНА ГИБСОНА "ГРАНАДА 1936 г. УБИЙСТВО ФЕДЕРИКО
ГАРСИА ЛОРКИ"
Мне
позвонили числа пятого, кажется так, точно не помню, позвонили,
по-моему, пятого августа по теле-фону; это был Федерико. Он
сказал, что очень обеспокоен и чтобы я приехал к ним домой.
Я отправился вместе с моим братом Херардо. Да, со мной поехал
Херардо, не помню, вроде бы он; в общем, мы приехали, и Федерико
мне все рассказал: к ним уже приходили дважды, то есть к ним
в усадьбу уже два раза являлись люди, которые ему угрожали,
даже били, перерыли все бумаги, всячески его оскорбляли.
Тут надо было что-то придумывать; но никогда и ни-кто из нас
не мог вообразить, что его убьют; не то мы бы предприняли
что-нибудь, иначе, решили бы, как поступить, в общем, мы не
предполагали, не верили, ни я, ни моя семья, а я меньше всех,
да и вы бы, наверное, тоже не поверили бы, что его могут убить.
Мы хотели только оградить Федерико от издевательств и оскорблений
- таково было наше желание, это главное, что нам пришло в
голову. Тогда семья собралась (об этом уже не раз писали),
чтобы решить, что делать... Кажется, я теперь единственный,
да, единственный свидетель этого семейного совета. Кончита
умерла, умерли родители, а Федерико погиб. Остались только
семейные предания, основанные на том, что рассказала в свое
время Кончита.
В тот день многое говорилось, обсуждали разные возможности,
как поступить Федерико; я сказал, что я в полном его распоряжении
и готов согласиться с любым решением, которое они сочтут подходящим.
Обсуждали разные предложения, в том числе и такое: не переправить
ли Федерико в красную зону. Мне было довольно легко это сделать,
я уже так делал и раньше; да, знаете ли, в пределах моих возможностей,
хотя в общем-то, ничего особенного я не мог, так как в Гранаде
меня уже забыли,- да, в пределах моих возможностей кое-что
все же удавалось, и некоторым людям я сумел помочь...
Предложили три варианта, каждый из которых от клонялся по
разным причинам. Первый - переправить Федерико в красную зону;
я мог бы легко, действительно легко это сделать. Других ведь
удавалось переправить да и оттуда я многих в Гранаду привозил,
не так уж все сложно. Второй - спрятать его у дона Мануэля
де Фальи, но эта идея отпала сразу: у Федерико были с ним
какие-то споры на литературной почве, и ему ка-залось неудобным
беспокоить дона Мануэля, поэтому он решил пойти ко мне домой.
Так и сделали. В тот же день, в тот самый день Фе-дерико пришел
ко мне и пробыл дней восемь.
Сегодня из пяти братьев Росалес (...) жив только Луис. Нам
повезло и в том, что удалось записать крайне важное свидетельство
сестры Луиса, Эсперансы, с которой Лорка больше всего общался
в последние дни своей жизни.
Луис и Эсперанса Росалес подробно описали нам дом на улице
Ангуло, номер 1, последнее убежище затравленного поэта. Дом
теперь не принадлежит семье и после войны подвергался многим
перестройкам.
В 1936 году это был большой трехэтажный дом типично гранадского
стиля. Нижний этаж - очень просторный, патио окружен изящными
колоннами, в середине его - фонтан; широкая мраморная лестница
вела на второй этаж, где было много комнат, в них размещалась
семья в жаркие летние дни; были еще комнаты для прислуги и
библиотека Луиса.
Третий этаж дома, где жила Луиса Камачо (тетя Луиса, сестра
сеньоры Росалес) и где поселился Федерико, был совершенно
отделен от остальной части дома. Вот что говорит Луис Росалес.
Второй
и третий этажи совсем не сообщались: каждый выстроен с отдельным
входом. На третий этаж вела особая боковая лестница, так что
комната, в которой жил Федерико, была изолирована от остальной
части дома. Правда, изнутри дома на третий этаж вела лест-ница,
но дверь отпиралась только с нашей стороны. Третий этаж представлял
собой как бы отдельную квартиру со своим входом и выходом.
Туда можно было по-пасть прямо с улицы, так что Федерико жил
совершенно особняком. (...)
Когда Федерико появился в доме семьи Росалес, он был напуган
и очень нервничал, но постепенно, как рассказала нам Эсперанса
Росалес, пришел в себя и успокоился. Три женщины в доме (донья
Эсперанса Камачо, ее дочь, которую звали так же, и Луиса Камачо)
обожали Федерико, понимали его страх и всячески старались
развлечь. Так же вели себя по отношению к нему две служанки
семьи Росалес - старушка-кухарка и кривая, угрюмая девочка
по имени Василиса. Когда над Гранадой появлялись республиканские
самолеты, Федерико и женщины прятались на первом этаже, в
гостиной, где в больших кувшинах хранилась вода. Федерико
окрестил эту гостиную "бомбарий" и шутил, заверяя
женщин, что ни одна бомба не может упасть на такой гостеприимный
дом.
Надо сказать, что в те времена мужчины, обитатели дома, почти
постоянно отсутствовали. У Мигеля и Хосе - женатых - были
свои дома, и даже до мятежа они редко появлялись на улице
Ангуло. Херардо, Луис и Антонио "теоретически" жили
в отчем доме, но в первые недели войны лишь изредка забегали
к родителям, только чтобы отоспаться. Луис рассказал нам,
что за первые две недели мятежа он ни разу не побывал дома.
Что касается отца, дона Ми-геля Росалеса, то дважды в день,
утром и днем, он уходил в магазин.
Естественно поэтому Федерико мало виделся с мужской половиной
семьи. Время было неспокойное, шла война, повсюду ца-рили
неуверенность и неразбериха, и братья не могли часто видеться
с поэтом. Наивно думать (...) будто Федерико "обедал
в кругу семьи", словно в те дни в Гранаде не происходило
ничего особенного. Вот что рассказывает Луис Росалес.
На
третьем этаже жил только он, тетя Луиса, и часто там бывала
моя сестра Эсперанса. Ел он там же и ни-когда не спускался
к нам на второй этаж, в нашу часть Дома. Третий этаж ведь
был полностью изолирован. Федерико никогда не видел вооруженных
людей, никогда. Неверно, что он обедал с нами. Нас просто
ни-когда не бывало дома. Не такие времена, чтобы сидеть Дома
и играть в шахматы! Не обедал он и с моим отцом: ну, может,
как-то раз и пообедал, так как отец очень был Расположен к
нему или по какой-то другой причине, но в те дни отец тоже
редко оставался дома. Федерико все это о время жил наверху.
Если Луис приходил домой, как правило поздно вечером, он тотчас
поднимался наверх к своему другу.
Дома я появлялся поздно. И первым делом шел на-верх поговорить
с Федерико. Но когда при этом не было ни одного из моих братьев:
ни Пепе, ни Херардо не приходили. Мы много толковали с Федерико
наедине. Если бы он захотел увидеть кого-либо из моих братьев,
они наверняка бы пришли. Позови он Пепе, тот конечно бы пришел
с ним поболтать, это точно. Но я хочу добавить, что обычно
Федерико ни с кем не виделся - ни с кем, кроме моей сестры
Эсперансы и меня; он никого не ви-дел. Я снова повторяю, что
второй и третий этажи были отделены друг от друга, и когда
в дом к нам приходили такие люди, как Сесилио Сирре и Хосе
Диас Пла, Федерико даже не знал об этом.
Он тогда думал написать (и возможно, что-то на-писал, хотя
мне это представляется маловероятным) "Сад сонетов"
- так он называл книгу, которую вына-шивал. Если Федерико
и работал,- но мне не верится, -то именно над этой книгой.
У него была еще и другая мечта: сочинить нечто вроде "Потерянного
рая", боль-шую эпическую поэму под заглавием "Адам".
В послед-ние годы он постоянно говорил мне, что хочет написать
такую поэму. Во всяком случае, последние два года он часто
повторял:
- Нет, нет, моим главным произведением станет "Адам".
Здесь следует упомянуть историю с пресловутым фалангистским
гимном, который якобы Лорка сочинил в доме семьи Росалес -гимном,
о котором столько трубили пропагандисты Франко. Луис Росалес
опроверг это еще в 1966 году и по сей день отрицает, что подобное
сочинение когда-либо существовало; мы полностью доверяем его
словам. Федерико хотел вместе со мной написать песнь в память
всех павших в Испании, а не только фалангистов или жителей
Гранады. О фалангистском гимне речь не заходила. Я никогда,
никогда не говорил этого. И если кто-то ссылается на мои слова,
то либо потому, что плохо меня понял, либо намеренно исказил
смысл мною сказанного.
